Многие граждане, переходящие границы из принципиальных соображений исключительно нелегальным образом, могут быть не осведомлены о том факте, что в специальных будках пограничных постов, укомплектованных тщательно отобранными кадрами, практически по всему миру сидят неуловимо похожие друг на друга индивиды, причем эта похожесть присутствует вне зависимости от цвета кожи, глаз, волос, вероисповедания, расы, пола и сексуальных предпочтений.
Уловив это сходство и общие параметры, которыми характеризуются данные представители рода людского, можно вывести некие единицы измерения, дающие понимание того, с кем ты имеешь дело.
Вот к примеру степень прокуренности помещения оценивают в таких условных единицах, как «бздэл». Один «бздэл» - это степень прокуренности помещения, в котором платиново-иридиумный топор весом в 1 килограмм висит в 1 метре от пола.
Не знаю, как кто, но я пересекал некоторое количество границ и для того, чтобы сделать для своей психики это действо более гуманным, определил единицу измерения среднестатистического пограничника в будке, вооруженного пластиковым штампом и набором разноцветных подушечек с чернилами в одну «буратину».
Длинноносый персонаж был существом довольно-таки сообразительным и в немалой степени интеллектуальным, что отражает хотя бы тот факт, что вместо похода в школу он умело продал свой букварь местному фарцовщику.
С учетом вышесказанного я обычно измеряю интеллект содержимого будок паспортного контроля в милли-буратинах. Количество миллибуратин никогда не бывает константой, поскольку в немалой степени зависит от внешности, длины носа, скорости простановки разрешающего штампа в паспорт, степени заляпанности соседних страниц случайно слетевшей со штампа краской, углом наклона штампа к линии горизонта, а также количеству миллилитров горячительных жидкостей, которые плещутся во мне внутри в момент оценки.
До момента подхода к китайской границе пальму первенства в моем личном рейтинге держали пограничники аэропорта Домодедово с рекордным показателем в 1 буратину. Я всегда думал, что больших показателей достичь невозможно, но я ошибался.
«Значение косинуса в военное время может достигать 4-х», в смысл этой фразы я въехал только на китайской границе.
Справедливо опасаясь карманников, я цапнул иммиграционную карточку еще при посадке в автобус, дабы не рыскать в ее поисках поблизости от границы, и трудолюбиво заполнил еще в автобусе, тщательно следуя инструкциям. Исходя из этого я заполнил графы «Фамилия» и «Имя» как рекомендовалось, «In English capital letters», и воздержался от проявления какой-либо самодеятельности, если не считать того, что в графе «цель визита» я не нашел ничего лучшего, чем написать «посещение мавзолея Мао», впрочем на всякий случай по-русски и очень неразборчиво.
В последний раз полюбовавшись на любовно заполненный талончик и чутко придерживая пакеты с гречкой локтем, я просунул его в окошко пограничной будки.
К моему удивлению, режим работы этих будок в практически коммунистической стране ничем не отличался от аналогичного в капиталистической России.
Из 8 пропускных пунктов работал только один, что немедленно создало за моей широкой спиной очередь из высыпавших вслед за мной из автобуса китайцев. Тащили они за собой громоздкие баулы, чемоданы и прочий скарб, что вкупе с небольшим ростом и, соответственно, коротким шагом, и привело к тому, что пролезть передо мной не успел ни один.
Узрев кашляющего старика, птичий грипп которого явно прогрессировал, в самом конце змеящейся очереди далеко позади, причем его соседи уже благоразумно напялили на себя белые намордники-респираторы, я успокоился и широко улыбнулся милой девушке, строго восседавшей передо мной. Она не улыбнулась в ответ и мрачно цапнула мой паспорт.
Миндалевидные глаза, светлая кожа, не далее чем пару суток назад вымытая голова, все это бы позволило выставить ей довольно высокий начальный рейтинг в 1 миллибуратину. Но длилось это недолго.
Изучив в течение пяти минут мой паспорт, который она небрежно держала вверх ногами, она отбросила его в сторону и вцепилась обеими руками в иммиграционную карту. В нее она втыкала минут десять, видимо выискивая знакомые буквы.
Мимика на ее прелестном лице все более и более явно выказывала прискорбный тезис, что она «ниасиливает». Отчаявшись, она отложила карточку в сторону и стала печатать что-то на клавиатуре, изумленно глядя в невидимый мне экран компьютера. Судя по ее лицу то, что она видела на экране, ей активно не нравилось. Потом она задумалась, прикрыла глаза, чему-то мечтательно улыбнулась и я понял, что она достигла предельного уровня в 1 буратину по совокупности деяний.
Вспомнив наконец про паспорт, она пролистала наконец-то страницы и наткнулась на визу, на которую посмотрела с видимым изумлением и чуть ли не впервые посмотрела на меня.
Все это происходило в полном молчании, прерываемым только затихающими где-то вдалеке пароксизмами кашля явно дающего дуба китайца. Я оглянулся и невольно вздрогнул, поскольку из второго неслышно подкравшегося автобуса высыпалась очередная порция узкоглазых хлопцев и дисциплинированно построилась в очередь, ее конец уже змеился где-то вдалеке и скрывался в дверях общественного туалета, построенного не иначе во времена культурной революции.
Я сам было попытался юркнуть туда, выпрыгнув из автобуса, но приблизившись к зияющему проему без двери сделал один быстрый вдох и затрусил мимо. Зайти внутрь было невозможно даже в белом респираторе, ну по крайней мере белому человеку.
Новых пограничниц в соседних будках не прибавлялось, очередь дышала мне в лопатки, и я занервничал. Прошло минут двадцать, вокруг жужжали мухи, шелестели в пятнадцатый раз страницы моего паспорта, стучали кнопки клавиатуры, летала туда-сюда моя карточка, но ничего не происходило.
В этот момент я понял глубинный смысл фразы о том, что надо «просто сидеть на берегу реки и рано или поздно ее воды пронесут мимо тебя труп твоего врага».
Наверное, этот принцип распространяется в Китае и на ожидание простановки штампа, но данный принцип недеяния все же меня категорически не устраивал, поскольку я реально заволновался за свою дальнейшую судьбу. До вылета в Москву оставалось все каких-то четыре дня, и все это время созерцать эту милую леди, подкрепляя силы пожиранием сухой гречки, в мои планы бесспорно не входило.
Вспомнив притчу про китайских влюбленных, забравшихся в заросли бамбука, дабы ознакомиться с нефритовым жезлом мальчугана и поприветствованных гигантской пандой, я слегка поднял руки, имитируя гигантскую панду и вежливо сказал «нихао!».
За спиной что-то загрохотало, судя по звуку кто-то от моих дерзких действий приложился затылком об пол, булькающий кашель старикана захлебнулся и воцарилось полнейшее молчание. Но произведя таким глубоким знанием китайского фольклора впечатление на очередь, в конце которой уже не иначе ходили обо мне изустные легенды, я ни на йоту не поколебал ледяную отстраненность девушки передо мной.
Проигнорировав мой приветственный возглас, она пощарила рукой где-то под столом и выволокла заламинированный лист бумаги форматом примерно А4, состоящий из букв русского алфавита. Поначалу я не поверил своим глазам, на мгновение мне померещилось, что передо мной сидит цельный Буратино с азбукой наперевес. Рейтинг самой девушки уже колебался у астрономических величин в 1 мега-буратину, дальше я уже решил не считать.
Приглядевшись к букварю, я увидел, что рядом с каждой русской буквой громоздятся разнообразные иероглифы.
Поминутно сверяясь со своей азбукой, втыкая попеременно то в компьютер, то в паспорт, то в карточку, девушка наконец-то удовлетворенно улыбнулась и окончательно ввергла меня в состояние глубокого культурного шока.
Вооружившись ручкой, ни дать ни взять Буратино на первом уроке у Мальвины, и облизав свой носик пуговкой (тут я тревожно вздохнул), она принялась аккуратно, стараясь не насажать клякс, перерисовывать в иммиграционную карточку из моего паспорта уже русские буквы.
На имя у нее ушло всего 15 минут Я с внезапно проснувшимся интересом наблюдал за мероприятием, машинально отметив, что в первых пяти буквах имени она сделала всего 2 ошибки. Впрочем, добравшись до последней буквы «Й», она уже подустала, поэтому буква выглядела в ее исполнении как N с почему-то двумя точками наверху.
Тут она уже явно вошла в раж и такие мелочи уже не могли ее остановить, вклад в письменность Кирилла и Мефодия поражал воображение. Рабочий процесс наполнил ее щеки румянцем, она улыбалась каким –то своим внутренним мыслям и дело у нее шло споро. С фамилией она уже справлялась неплохо, за исключением того, что ошибки делала уже в каждой букве, дополнительные точки, какие-то крестики и завитки делали русскую письменность симпатичной и милой, но все более и более устрашающе непонятной. С азбукой она уже практически перестала сверяться.
Сзади стало нарастать народное возмущение, не иначе отчаявшиеся и одуревшие от жары аборигены решили устроить бунт. Обернуться я побоялся, поскольку решил, что их там столько, что их коллективное кунгфу будет явно посильней моего. И что я могу огрести не только за стопорение очереди, но и за остров Даманский, и за вынос Сталина из мавзолея, и за «банду четырех» и за деяния хунвейбинов, да и Будда знает, за что еще. Если бы вместо двух килограммов гречки у меня была бы на вооружении система залпового огня «Град», я бы наверное осмелился бы ответить «за Даманский», но ни нее, ни чего-то подобного у меня не наблюдалось.
Но мне неожиданно повезло. То ли на КПП позвонили с Гонконгской границы, располагавшейся в полукилометре отсюда и сообщили, что обратно они народ запускать не намерены и что «пора бы поактивней», так как толпа страждущих напоминает демонстрацию студентов на площади Тянь Ань Мень и «как бы чего не вышло», то ли в моем лице заиграли какие-то особые эмоции, но граница приоткрылась.
В соседнюю будку пробралась еще одна девчушка в синей форме и стала ретиво обслуживать очередь, которая счастливо забурлила и стала быстро рассасываться. Работала она технично, и всего минут за десять умудрилась обслужить примерно 50 китайцев, что серьезно снизило количество страждущих.
Еще минут через 10 я остался на пропускном пункте в одиночестве, а моя ласковая мега -буратина все черкала что-то в моей карточке, не обращая на меня внимания.
Она уже демонстрировала глубинное знание русской письменности, поэтому сначала исправила все буквы N, на И, потом зачем-то развернула Е в обратную сторону, а А напротив нарисовала вверх ногами. Результат ее почему-то не устроил, хотя я на всякий случай демонстрировал одобрение каждого ее новаторского шага, и после еще десятиминутной борьбы с так и не поддавшейся ей буквой Ж, она сдалась и позвонила начальству.
Пузатый офицер подтянулся довольно быстро, в соседнем окне успели всего ничего, обслужить пару новых автобусов, по беглой оценке не более сотни-полутора человек.
Офицеру буква Ж поддалась. Он явно бывал в Гонконге и креативно оценил сходство этой буквы со стандартным обозначением гонконгского сабвея. И я уж было зааплодировал его умению рисовать, как вдруг реально остолбенел. На русском он не успокоился и принялся рисовать букву Ж в английском написании фамилии, что было явной новацией уже английского языка и не иначе заставило королеву Елизавету Вторую повернуться на реверсе всех гонконгских монет профилем в другую сторону.
И я уж и не знаю, как долго продолжались бы его уроки каллиграфии, и не дошел бы он в итоге до перенесения своих художеств с карточки на свободные страницы моего паспорта, как что-то случилось.
Он остановил ручку на полпути, внимательно посмотрел на сюрреалистичные плоды своих стараний, последним из которых была зачеркнутая латинская i, с пририсованной сверху N, схватил большой штамп, резко плюхнул его в красную краску и звонко шлепнул по иммиграционной карте. Она моментально покрылась слоем красных чернил, благосклонно стерев для будущих потомков первые попытки создания универсального языка, не иначе намного более продвинутого, чем эсперанто.
Подозрительно смерив меня взглядом, он схватил штамп поменьше и шлепнул уже по паспорту, заляпав сразу целую страницу и оросив брызгами соседнюю.
В этот момент я понял, что практически уже в Китае и зарысил в сторону КНР бодрой трусцой, надеясь на то, что автобус задержался даже если не ради меня, так ради оказания помощи отдающему концы кашляющему старичку.
Паспорт я благоразумно держал в вытянутой руке, отставив ее в сторону, и маленькие красные капельки отмечали мой след на пыльной земле.
К моему удивлению, гречку не конфисковали, не иначе на досмотре ручной клади оценили дружелюбное выражение моего лица, поэтому я был всего-навсего в паре часов от экстремальных приключений на неизведанной земле.
